О вашей семье не так уж много сказано в каноне, но доподлинно известно, что в далёких 1740-ых, по крайне мере один ваш далёкий предок воспылал активной нелюбовью к маглам. Загуглите Гидеона Флэтворфи, почитайте про своего пра-пра-пра.
Сами же вы давний, убеждённый соратник Гриндевальда. Его идеи вам близки, а интерес профессионального историка побуждает занимать место в первом ряду, дабы вести летопись происходящих событий.
Маловероятно, что вы входите в офицерский состав Армии и принимаете активное участие в вооружённых столкновениях. У вас совершенно иная роль, которую вы сами для себя избрали.
При том, что у вас особое отношение к маглам и вы считаете их за не совсем людей, тем не менее, вы с профессорской дотошностью изучаете всевозможный магловский фольклор - мифы, сказки, легенды. В них вы ищете указания на волшебные предметы, артефакты прошлого, которые могли затеряться в мире обычных людей. Дело вашей жизни - поиск этих самых артефактов с целью их дальнейшего приспособления для целей лично ваших или же Гриндевальда.

Мне удалось раздобыть принадлежащую вам шкатулку, в которой хранился ключ к поискам Даров Смерти. Вот в этом отыгрыше я занимаюсь тем, что пытаюсь сию шкатулку вскрыть.
Можем начать наше знакомство с того, что вы обнаруживаете пропажу и начинаете активные поиски.
Шкатулку я вам, конечно же, не верну, её содержимое - и подавно, зато мы оба обретём интересное знакомство.
В дальнейшем можем устроить небольшую гонку за артефактами в стиле Индианы Джонса, ну а сопутствующие отношения можем организовать в духе Азирафаэля и Кроули из небезысвестных Благих Знамений - вроде и по разные стороны баррикад, но иногда можем объединить усилия и получить удовольствие от продуктивного сотрудничества.

Характер персонажа не навязываю, но со мной будет больше поводов для встреч, если добавите остроумной лёгкости и юмора.
Имя можете поменять, мне оно совершенно не принципиально.

❖ СВЯЗЬ для начала буду ждать вас в гостевой, а дальше разберёмся.

в рифму

 Каждую ночь мне снится родной Канзас.
  Страшила не спас меня и дровосек не спас,
  И эта дорога из желтого кирпича
  Так мучительно горяча, что хочется закричать.
  Но не о том рассказ.
  Я слышу голос, он говорит мне:
   'Ткани тонкие, Элли, просыпайся и убегай.
  Там в котле у Гингемы начинается ураган,
  Каждый охотник желает знать, где сидит фазан.
  Тебе будет страшно, Элли, закрой глаза,
  Но только не помогай.
  Птице в зрачке прицела вылететь из кустов,
  Охотникам - проходить эти семь цветов,
  Урагану - разрушить город, городу - вырасти из руин.
  Всему свое время, Элли, решишь умереть - умри,
  Каждый подходит к смерти, когда готов'.
  Он говорит мне: 'Я не Гудвин, Элли, и даже уже не бог.
  Каждое чудо тебе причиняет боль,
  Поэтому больше не будет моих чудес,
  Будет чужая сказка, дремучий лес,
  Не оставайся здесь, Элли, Господь с тобой'.
  
  Я смотрю на небо и вижу черный на синеве,
  Значит, скоро мой домик снова поднимет вверх,
  Выше туч, пронизанных солнцем, выше солнечного луча.
  Над радугой над дорогой из желтого кирпича,
  Над каплями на траве.
  И я говорю ему: 'Забирайся, ветер крепчает, пора лететь.
  Если хочешь чуда - подожди его в пустоте,
  В глубине урагана, со смертью на коротке,
  Подержи ее, как собаку, на поводке,
  Приручи, потому что ты тоже один из тех.
  Ты же знал, где кончалась дорога, сидел фазан.
  Охотники шли, и ты им не рассказал.
  Ураган закончится, выплеснет семь цветов,
  Ты готов ко всему, а к этому не готов.
  Когда тебе страшно, не закрывай глаза.
  
  А потом мы летим с ним, и внизу начинается новый мир.
  Я смотрю, как он населяет его людьми,
  Ставит на поле чучело, дровосека ведет в лесу.
  Дровосек шагает, топор качается на весу,
  Лес на ветру шумит.
  Где-то идут охотники, радуга прячется в облака,
  Изумрудный город виден издалека,
  И горит дорога из желтого кирпича.
  Он улыбается: 'Чтобы не заскучать,
  Чтобы нам никогда друг с другом не заскучать...'
  
  Просыпайся, Элли,
  знаешь, который час?

- Кот Басё

Астерион

Я мало что знаю о тебе, Эленис, а то, что знаю, может оказаться ошибкой. Мне кажется, ты закончила Хогвартс - я вроде встречал тебя там, и галстук ты носила синий с серебряным, и он со-вер-шен-но не шёл к твоим волосам и глазам. В те времена мне казалось, что ты - пустышка, такая красивая шкатулка в золотой канители, внутри которой - сухие ветки, пыль, мусор, стекляшка, вывалившаяся из детской заколки, окатанный камешек со дна лесного ручья. Ерунда. Взял в руки, потряс, раскрыл, высыпал, отшвырнул шкатулку, наступил на то, что было внутри, уходя.
Может быть, я так и сделал - уже не помню.
Мне кажется, ты чистокровная, младшая в семье, но с семьёй у тебя не заладилось. Не было никаких "душа в душу" и "как за каменной стеной", не было посиделок у камина, рисунков, пришпиленных магией к стене над лестницей, объятий и поцелуев на ночь, имбирного теста под тёплыми мамиными руками в Рождество и человечков, которых вы лепили из него вместе с братьями и сестрами. То есть, всё это было - но не тронуло твоей души.
Твоя душа не лежала к людям. Ты нашла себя среди трав. Асфодель расцветал в твоих волосах венцом невинности, аконитом отливали глаза, заунывники прорастали сквозь следы твоих слёз, калган-травой пахли ладони, любисток рос прямо из кучи земли на полу у твоей кровати и всю комнату заполнил к седьмому курсу. Растения отвечали тебе взаимной любовью, стебли протягивая навстречу твоим чутким рукам, венчики оборачивая к твоему сиянию точно к солнцу.
Окончив школу ты вздохнула с облегчением, ведь не было больше необходимости вспоминать раз за разом человеческую речь и общаться со всеми этими... незелёными, нецветущими, негибкими. Ты ушла в леса и все шансы имела затеряться там навсегда, но лесная тропка - неведомыми мне путями - привела тебя к замку Франкенштейн.
Здесь были гигантские теплицы, диковинные растения, которых прежде ты не встречала. Здесь были люди - но они не цепляли твои пальцы, не дёргали подол и шарф, не заглядывали в глаза.
Они слушали тебя. Они тебя - понимали?
Он - точно тебя понимал
И ты обнаружила вдруг, что и тебе стало проще понимать людей. Его - даже без слов порою.
Так ты стала ученицей Фридриха Хартманна. А потом вошла в ряды Апостолов.
Здесь никто не мешает тебе упиваться своей изумрудной жизнью. Ты создаёшь новые виды, и они всё общительнее, всё требовательнее, всё характернее. Не умея наладить контакт с людьми, ты помогаешь растениям стать на них такими похожими - для чего это тебе, Эленис?
Для чего ты здесь, что ты искала - и что нашла, или ты всё ещё в поисках?
Дорог ли тебе хоть кто-то из людей в этом мире?
Может быть, ты не потеряна для людей навсегда? Ведь здесь, во Франкенштейне, всё изменилось.

Йоль

Наши родители не были созданы друг для друга. Брак, который не должен был быть заключен, тем не менее продлился достаточно долго, чтобы дать жизнь двоим детям. Огненно-рыжим веснушчатым синеглазым. В мать.
Мы с тобой молчуны, сестрёнка, оба не разговаривали почти до семи лет. Мы с тобой странные, а вот это и после семи лет не прошло, и даже усугубилось со временем.
Когда мне было шесть, отец расстался с матерью и уехал в Баварию, забрав меня с собой. На долгие пятнадцать лет ты исчезла из моей жизни, и я не знаю, что было с тобой. Ты училась в Хогвартсе, кажется. Наверное, Рейвенкло, куда же ещё тебя могло занести. Окончив школу, ушла в леса и там впервые встретилась со мной. Однажды ночью. Во сне.
Я сказал, что тебе нельзя оставаться на месте. Ты точно одно из растений, которые так любишь, ты только кажешься неподвижной и тихой, но на деле в тебе кипит жизнь, и она требует развития. Ты стала Апостолом - на беду ли, на счастье ли - мне неведомо. Но если тебе хорошо среди этих людей, да будет так, оставайся с ними. До тех пор, как очередной твой росток не пробьёт их крышу, призывая тебя двигаться снова. Двигаться дальше.

Астерион

Ты похожа на Мириам, но я этого и сам не осознаю. Что-то притягивает меня к тебе. Что-то в твоих цветах.
И что-то во мне твоим цветам нравится, хотя прежде я с растениями никогда не мог наладить контакта.
Мы вместе можем нащупать что-то особенное. Что-то, чего я не могу найти в животных, может быть скрыто в растениях. Иная жизнь, но всё та же. В чём их тайна? Может быть, ты мне покажешь?
Моя жизнь, как и твоя, не похожа на сказку.
Но, как и твоя, она соткана из волшебства. Не знаю, что мы сможем сделать вместе, но уверен, это может быть нечто очень красивое.
Нечто, что могло бы изменить этот мир.

Йоль

Привезя меня в Баварию, папа нанял легилимента, чтобы стереть воспоминания о тебе и всунуть мне в голову память о том, что наша мама умерла.
Я узнал об этом лишь через двадцать лет, но встретились мы с тобой раньше. После тяжёлой болезни что-то во мне изменилось - и я начал видеть тебя во сне. Ты являлась мне каждый день, но не рассказывала, кто ты. Я успел к тебе привязаться, успел почти полюбить тебя, когда наконец смог выяснить, кто ты такая.
Тогда я нашёл тебя в реальном мире: я написал тебе письмо.
Ты ответила очень быстро.
С тех пор мы не прекращали переписки, но до сих пор ни разу не встретились: нам достаточно встреч во сне.
Это, наверное, странно и дико, но мы ведь с тобой такие и есть - рыжие, странные, дикие наследники древнего друидского рода. Может быть, в это трудно поверить кому-то со стороны, но ты, сестрёнка - самая главная ценность моей жизни. Единственный человек, который по-настоящему дорог мне. Возможно, и я тебе тоже.

Астерион

Так сложилось, что Эленис родилась у меня в голове приблизительно одновременно с тем, как я увидел Сьюзан, так что пазл сложился и раскладываться отказывается. Знаете, когда у имени есть лицо, к ним очень быстро лепится характер, а потом это чудо не желает вылезать из головы, где и так бардак.
Эленис - такая  Мириам Доэрти в тёмных тонах (я не специально, оно само!). Посмотрите на Сьюзан, нарисуйте мысленно горшок с каким-нибудь безумным зубастым цветком, и вам всё станет ясно. Не от мира сего, возможно, лучше ладит с растениями, чем с людьми, возможно, имеет какой-то особенный талант «слышать» цветы, чувствовать растительные токи, возможно, изломана жизнью, возможно, просто такая от рождения.
Связей ей даже навскидку есть море, кроме Апостолов и учеников Фридриха (нас трое), есть ещё возможные одноклассники/однокурсники (на выбор Хогвартс или Дурмстранг), если возьмёте возраст 28 лет и Хогвартс, их будет четверо, и у нас как раз не представлен Рейвенкло, который ей очень к лицу. Да и в других областях вам непременно найдутся знакомые, родственники и прочие попутчики на жизненном пути.
О Непрощённых Апостолах можно почитать этом посте Фридриха, за подробностями стучитесь в гостевую, я вас подхвачу и закружу.

вот тут появилась Эленис

63829,76 написал(а):

Блики многоцветного спектра, в которые разбивали солнечный свет изрезанные гранями витражи, когда-то созданные Астерионом взамен скучных стен, малопригодных для изучения звёздного неба, рассыпались по ткани её платья пестрыми конфетти. Как выяснилось, обстановка, изменённая его магией, тоже для астрономических изысканий подходила плохо, и помещение сменило предназначение, когда Спарки, царствоващая здесь прежде, удалилась в горную обсерваторию поближе к возлюбленным её небесам. Теперь здесь редко кто-то бывал - в тех случаях, когда особая магия требовала тонкого вмешательства света. Сейчас в одном из углов витражной комнаты Эленис Флаэрти устроила импровизированный сад из растений, которым для питания необходим был свет, разложенный в полный спектр. Их стебли причудливо изгибались на фоне радужного стекла, жадно раззевая навстречу цветным бликам огромные венчики.

Йоль

Я без понятия, откуда у Эленис и Йоля такая связь. Почему она приходила к нему во сне. Почему они так чувствуют друг друга, точно близнецы. Нам с тобой предстоит узнать это вместе: я давно уже понял, что такие вещи лучше всего раскрываются в процессе игры. Приходи, закопаемся в эти интересности и придумаем что-нибудь особенное.

Эленис в анкете Йоля

69688,130 написал(а):

Да, Штефан не выдержал нервного напряжения и однажды рассорился с Гвендолин в пух и прах, обвинив её в том, что она родила ему двоих ненормальных, дефективных детей - терпение его лопнуло, когда стало ясно, что и дочь, младшая, Эленис, такая же дико-рыжая, как и её брат, но красивая в мать, молчит, хотя ровесницы её давно говорят. В неверно избранной супруге видел Штефан корень всех своих бед и уверял себя в том, что вдали от неё дела пойдут на лад.

69688,130 написал(а):

Усугубляли ситуацию странные сны, которые начал он видеть в бреду и которые не исчезли после выздоровления. Незнакомая страна, покрытая зелёными лесами, и рыжеволосая девушка на усыпанном цветами лугу являлись ему по ночам. Девушка говорила на неизвестном ему языке, который во сне он без труда понимал - ничего удивительного, такое часто бывает в сновидениях. Удивительно было то, что девушка приходила снова и снова, он даже привык к ней, почти привязался и уже ждал её появления, и волновался с утра после ночей, в которые она не являлась ему или тех, в которые не запомнил снов. Чем она была? Пророчеством? Воспоминанием? Просто навязчивой грёзой? Ему ещё предстояло это узнать.

69688,130 написал(а):

Он узнал, что за девочка снилась ему по ночам. Узнал, что отец выпотрошил его память, перекроил её, изуродовал, вытер бесследно родную сестру и заставил помнить о смерти матери.
Что ж, едва ли яблочко далеко укатилось от яблоньки. Во всяком случае, гораздо менее далеко, чем Йоль предполагал прежде. Он разом стряхнул с себя лохмотья стыда и вины перед отцом, справедливо рассудив, что после такого имеет право обманывать отца и пользоваться его связями и репутацией впредь, и даже отколоть нечто куда более серьёзное и отвратительное, если будет нужда.
Он нашёл Эленис, написал ей и получил ответ очень быстро.
«Здравствуй, Йоль, - ответила сестра, - Наконец-то ты написал, я давно жду твоего письма.»
Она тоже видела его во сне, но, в отличие от брата, Эленис знала, с кем встречается по ночам.
Переписку с сестрой Йоль фон Шеллендорф поддерживает по сей день, сообщая ей почти обо всём, что происходит с ним, и в ответ получает письма, в подробностях рисующие жизнь Эленис Флаэрти. Но они не виделись. Всё ещё ни разу не виделись. Им достаточно встреч во сне.

❖ ПОСТ

+++

Вибрации, отдававшие в ладонь обжигающим вязким чужим страданием, угасают, разглаживаются, и ему нет нужды открывать глаза, чтобы увидеть, - он точно знает, что убрал ненавистные следы чужой неловкой волшбы, призванные спасти жизнь, спасавшие её - вот так, с детским неумелым отчаянием мальчишки-дошкольника, пытающегося склеить неподвластной ему ещё магией разбитую им мамину любимую вазу. Он избавился от них, но прежде чем он успеет убрать ладонь, Сольвейг перехватывает его запястье и ведёт к шее, на которой он чувствует другие следы. Не чужая магия оставила их, но его собственные руки.
Впрочем, двигала им магия.
Он не сделал бы этого по собственной воле. Он не убивает без нужды, - не из-за необъяснимого пиетета к чужой жизни - светлых, не из желания беречь волшебную кровь - свойственного большинству его соратников, несущих идеологию Геллерта Гриндевальда.
Астерион не убивает, потому что не хочет, и ему не нужно для этого принципов, идеологий, оправданий и пояснений.
Ведь если захочет - он убьёт.
Сольвейг говорит, но голос её искажается, теряется в темноте под его закрытыми веками, деформируется, сплетаясь с другим, со звучащим в его голове, - явственнее и чётче сейчас, когда ещё так живо воспоминание о том, как звучит он в реальности. И, может быть, потому, что бы ни говорила она, слова её не вызывают в нём отторжения, глубинного тёмного стремления не согласиться, противопоставить себя - ей. Он слышит её сейчас по-новому, слышит иначе, он слышит в её голосе голос Флоренции.
- Но я не понимаю, - говорит она.
- Я хочу понять, - звучит Флоренция, - но даже если не пойму, я приму тебя. Приму тебя любым.
И эта готовность принять любым побуждает его объяснить так, чтобы она смогла понять.
- Что? - спрашивает он, и вопрос не требователен, не агрессивен, - что? - почти шепчет.
- Чувствовать болезнь без использования этих танцующих разноцветных костылей. Знать наверняка, что идет не так. Знать, как исправить, - говорит Сольвейг, - Иметь достаточно таланта и сил, чтобы знания не лежали пыльными библиотечными книгами.
Он вздыхает, перехватывая палочку, и кровоподтеки на её шее поддаются его магии, исчезая вслед за следами ожогов на груди.
- Нет, Астерион, я не завидую. Мне просто не понять.
- Послушай, может быть, дар твой предназначил тебя для иного, - шепчет Флоренция, - Может, тебя ожидает иной путь.
Ладонь Астериона медленно скользит по шее Сольвейг, она отпускает его запястье, чувствуя, должно быть, как растворяется ошейник, сковывавший её дыхание.
- ...почему все это не там, где сложные случаи, где можно отогнать костлявую от безнадежного, непонятного другим пациента.
Он улыбается, губы приоткрываются, чтобы отпустить на волю расслабленный выдох, - воздушный шар, спускающий воздух, теряющий форму, съеживающийся, беззащитный, бессмысленный.
Эта форма не нужна ему, чужая, навязанная, он - весь в себе, весь из переломов и узлов, не похож на распертый воздухом шар, а что не может лететь - не важно, он никогда не желал полёта.
Или желал... Ветра, раздувающего паруса, ветра под килем летящего парусника, ветра в распущенных волосах, в тёмных непослушных кудрях, похожих на его, но - не его. Это было давно. Очень давно.
Слишком давно.
Слишком поздно.
- Поздно, Сольвейг, - произносит он, чувствуя, будто уже говорил это, и слова соскальзывают с улыбающихся губ призрачным отрезом шёлка, - Слишком поздно для меня.
- В этом дело? - говорит Сольвейг.
- Дело в нем, - говорит Флоренция, - Ты знаешь, все дело в нем. Это не твой выбор. Не настоящий. В этом дело.
Ранит его, не желая ранить, но упреждает боль, будто накладывая анестезию за мгновение до того, как сделать надрез, точный, тонкий, - она умеет, она тоже колдомедик, - и боль все равно приходит, уж слишком воспаленная рана, но - слабая, тягучая, призрачная.
- В том, что за человек взял твой дар и вставил его стержнем?
Он чувствует ладонь на своей груди и здесь, только здесь - открывает глаза, когда сплетение Флоренции и Сольвейг делается в неестественности своей нестерпимым.
Опустив руку, выронив волшебную палочку и не услышав стука, он кладёт свою ладонь поверх её пальцев, смотрит в глаза ей - и трепетное сияние магического светильника расцвечивает его взгляд витражными изумрудами, золотым бликом ложится поверх зрачков.
- Или это тоже твое, личное, как твой дар?
Разве ей известны его чувства? Разве может она знать, как случилось ей смешаться в сознании его с образом сакральным и чистым, с тем единственным светлым, что у него осталось, смешаться с Флоренцией, такой плотной эмульсией, что, даже подняв веки, он все ещё видит в ломаных чертах своей пленницы тонкую ангельскую мягкость черт возлюбленной своей?
Она не может знать, и шаги её, слова её, вопросы, прикосновения, - безрассудно, безумно отважны. И точно в ответ на этот немой вопрос магический свет вспыхивает в волосах Сольвейг непривычным медным пламенем Гриффиндора.
Но она - не гриффиндорка. Гриффиндорцев Астерион чует, они отталкивают отвагой этой с первого взгляда, жёсткие, неподатливые, безмозглые.
В отваге же Сольвейг прячется упорство хаффлпаффки. Оттуда она, из чёрных с золотым.
- Не изменить клетки сердца десятку людей, которым для спасения не хватает какого-то дюйма ткани, чтобы залатать отверстие между желудочками, а сделать бесполезной мертвой пленкой перегородку в моем сердце, за то, что встала у тебя на пути?
- Прости, Сольвейг, я никого не хочу спасать. Я не спас ту, кто был для меня всем, а на прочих мне наплевать, - шепчет он сквозь улыбку, неверную, прозрачную словно отражение в озерной воде, - Я... - точно её ладонь, вжатая в его грудь, отталкивает его запоздало, он делает шаг назад, опускается на кровать, с трудом удерживаясь от того, чтобы откинуться на неё, распластаться, раскинув руки, не думать, не отвечать ей, утонуть в нахлынувших чувствах, таких прохладных, болезненных, едва живых, но пронизанных изумительным светом. Такой свет дробился в витражном окне над беломраморной лестницей в особняке Блэков в Ист-Энде, рассыпался по лицу Эль, путался в её кудрях, превращая её в видение, чудесного ангела с рождественской ёлки.
- Я не знаю, - шелестит он, сгибаясь, скручиваясь в нестерпимости смешавшихся ощущений, - Я не знаю, Сольвейг, и мне безразлично. Слишком поздно для меня, - он так часто говорил это Флоренции, что уже забывает смысл этих слов, - Ты задаёшь неправильные вопросы, вопросы, ответ на которые не имеет значения. Не все ли равно, чье это, не все ли равно, в ком дело? Ты хочешь, чтобы я научил тебя исцелять? Я не смогу. Ты хочешь знать, почему я сам - не целитель? Колдомедик, но - не целитель. Я был им, я попробовал, в Хогвартсе, и ты знаешь, чем все закончилось, - губы кривятся в саркастической усмешке, и в глазах его, вскинутых на пленницу, нет больше сияния витражей, - просто освещение падает под другим углом, и, ушедшие в тень ресниц, они вновь темны и бессветны, - Я... умер. Ты, целитель и спаситель, ты меня убила. Доротея - безжалостная убийца, - меня спасла. Это ли не лучшая картина для иллюстрации в энциклопедию. Энциклопедию, в которой нашёлся ответ на твои вопросы.

❖ СВЯЗЬпиши в гостевую, долго ждать меня не придётся